Happy Birthday, Miles Davis!
Сегодня исполняется 90 лет со дня рождения одного из величайших музыкантов-новаторов XX столетия — Майлса Дэвиса! В энциклопедии рок-н-ролла Rolling Stone отмечено: «Майлс Дэвис сыграл решающую и несомненно противоречивую роль во всех джазовых событиях, начиная с середины 40-х. Ни один джазовый музыкант не оказал столь глубокого влияния на рок-музыку».
Отрывки из автобиографии Майлса Дэвиса, 1989:
«Бетти сыграла огромную роль в моей личной жизни и музыкальной карьере. Она познакомила меня с творчеством Джими Хендрикса и с ним самим, и вообще с черной рок-музыкой и черными рок-музыкантами. Она знала Слая Стоуна и всех этих ребят, и сама она была классная».
«В 1968 году я много слушал Джеймса Брауна, великого гитариста Джими Хендрикса и новую группу Sly and the Family Stone с хитом «Dance to the Music». Этот парень просто великолепно работал, у него было много фанковых приемов. Но вначале я увлекся Джими Хендриксом. Я познакомился с Джими, когда мне позвонил его менеджер и попросил объяснить, как я исполняю и создаю свою музыку. Джими понравился альбом «Kind of Blue» и некоторые другие вещи, и ему хотелось добавить в свое исполнение джазовый элемент. Джими нравился Колтрейн – со всеми его звуковыми наслоениями, он и сам на гитаре так же играл. Еще он сказал, что в моей игре на трубе слышна гитарная огласовка. В общем, мы с ним нашли общий язык.
Бетти была без ума от его музыки – позже я узнал, что она была без ума и от него самого. В общем, мы стали видеться. Он был очень приятным парнем, внешне спокойным, но с внутренним напряжением, совершенно не таким, каким казался. Совсем не похож на того дикого сумасброда, каким он был на сцене. Встречаясь с ним и разговаривая о музыке, я вдруг обнаружил, что он не знает нот. По-моему в 1969 году Бетти устроила у меня дома на Западной 77-й улице в честь него вечеринку. Я сам не мог в ней участвовать, потому что в тот вечер мне нужно было быть в студии на записи, и я оставил ему кое-какие ноты, чтобы он их посмотрел, а потом мы бы с ним их обсудили. (Тогда, кстати, в газетах на меня вылили много дерьма – мол, меня не было на той вечеринке потому, что я не мог перенести, чтобы в моем доме чествовали другого мужчину. Но это полная чушь). Когда я позвонил домой из студии, чтобы поговорить с Джими о той партитуре, я понял, что он не смог ее прочитать. Многие великие музыканты – среди них есть и черные и белые – не умеют читать нот, но в этом нет ничего плохого, с некоторыми из таких музыкантов я был знаком, и уважал их, и играл вместе с ними. Так что я не стал думать о Джими хуже из-за этого.
Джими – большой талант от природы, самоучка. Он учился у тех, кто был рядом с ним, схватывая все на лету. Стоило ему услышать что-то, как он уже это усваивал. Мы с ним много разговаривали, и когда я объяснял ему какие-то технические вещи, например: «Знаешь, Джими, когда ты играешь уменьшенный аккорд...», и видел его растерянный взгляд, я говорил: «О'кей, извини, я забыл...» И тогда я просто показывал ему этот прием на пианино или на трубе, и он сразу же меня понимал. У него был природный дар. Так что некоторые вещи я просто показывал ему на инструментах. Или ставил пластинку, мою или Трейна, и объяснял ему, что мы там делаем. А потом он применял все это в своих альбомах. Это было здорово. Он влиял на меня, а я на него, а именно так создается настоящая музыка. Сначала все учатся друг у друга, а потом все вместе прорываются вперед. Джими Хендрикс, как и я, вышел из блюза. Мы друг друга из-за этого с полуслова понимали. Он был величайшим блюзовым гитаристом. И он, и Слай – музыканты от природы, они играли, как слышали».
«У моих знакомых был класс, но Бетти чувствовала себя с ними неуютно. Ей только рокеров подавай, и само по себе это неплохо, но у меня всегда было много друзей не из музыкальной среды, а с ними Бетти вообще не могла общаться, и постепенно мы с ней стали отдаляться друг от друга. Позже в Нью-Йорке я познакомился с красивой испанкой, которая захотела со мной переспать. Я поехал к ней, и она сказала, что у Бетти роман с ее бойфрендом. Когда я спросил ее, кто он, она ответила: «Джими Хендрикс». Очень красивая блондинка. Ну, скидывает она одежду, под которой оказалось такое тело, которое нельзя было заставлять ждать. Я говорю ей: «Если Бетти хочет трахаться с Джими Хендриксом, это её дело, я тут ни при чем, и это не должно касаться наших отношений с тобой». Тут она сказала, что если Бетти трахается с ее мужиком, то она будет трахаться со мной. Я ей говорю: «Нет, так дело не пойдет, я на таких условиях ни с кем трахаться не буду. Только если ты сама этого хочешь, а не потому, что Бетти трахается с Джими». Ну она оделась и мы просто поболтали. Господи, мои слова совершенно сбили ее с толку. Такая красивая, она привыкла, что мужчины из шкуры вон лезут, чтобы заполучить ее. Но я-то не такой и никогда таким не был. То, что женщина красавица, само по себе ничего для меня не значит и никогда не значило; у меня всегда были красавицы. По-настоящему я на них западаю, когда у них есть мозги и они не зациклены на своей красоте. После этого мои отношения с Бетти резко ухудшились. Я сказал ей, что все знаю про Джими, и попросил у нее развода – потребовал развода...»
«В августе 1970 года у меня был концерт в Англии на острове Уайт. Задумка была устроить там что-то вроде Вудстока, туда пригласили все эти рок и фанк-группы вроде Джими Хендрикса, Sly and the Family Stone и прорву белых рок-групп. Играли на большой ферме на южном побережье Англии. На этот концерт собралась публика со всего мира, говорили более 350 тысяч. Никогда в жизни до этого я не видел перед собой сразу столько народу. К тому времени в моей музыке преобладали перкуссия и ритм. По всему было видно, что людям это нравилось, особенно когда пошли по-настоящему ритмичные вещи. Некоторые критики писали, что я держался особняком, но меня это не волновало. Я всю жизнь такой.
Джими Хендрикс тоже там был. Мы с ним договорились встретиться после концерта в Лондоне и поговорить наконец о совместном альбоме. Один раз мы уже чуть было не начали работать вместе с продюсером Аланом Дугласом, но не получилось – то ли из-за денег, то ли из-за занятости. Мы с ним часто джеммовали у меня дома. И решили, что пора записать что-то на диск. Но по дороге в Лондон было много пробок, и мы сильно опоздали – когда приехали, Джими в Лондоне уже не было. А я собирался, кажется, во Францию, выступить еще на нескольких концертах, а потом вернуться в Нью-Йорк. Но тут позвонил Гил Эванс и сказал, что они с Джими собираются встречаться, и попросил меня приехать. Я согласился. Мы ждали Джими и вдруг узнали, что он умер в Лондоне.
Смерть Джими потрясла меня, он же был еще совсем молодым, у него столько всего было впереди. Я решил пойти на его похороны в Сиэтле, хотя вообще-то я их ненавижу. Похороны Джими навели на меня такую тоску, что я сказал себе: всё, больше никогда ни на чьи похороны не пойду – и не ходил. Белый священник даже имени Джими не запомнил и все время его перевирал, то так назовет, то эдак. Господи, ну и позор. К тому же мерзавец не знал, кто Джими вообще такой, не имел представления о его работе. Противно было смотреть, как обращаются с таким выдающимся человеком, как Джими Хендрикс, и это после всего того, что он сделал для музыки».
«Теперь я все время пользовался вау-педалью и звучал как Джими на гитаре. Я всегда играл на трубе как на гитаре, так что вау-педаль только сделала этот звук еще более похожим...»
«После смерти Джими мне стало ясно, что несмотря на то, что он великий музыкант, несмотря на то, что я лично очень любил его музыку и его гитару, мало кто из черной молодежи его слышал, для них он слишком далеко ушел в белый рок».
Отрывок из книги Чарльза Кросса «Room Full Of Mirrors»:
«По словам Кармен Борреро, отношения Майлса и Джими больше напоминали отношения отца и сына, но при этом было совершенно очевидно, что они оба восхищались работой друг друга. Братья Алим однажды спросили у Майлса, что его зацепило в музыке Джими. «Чертовски охренительная «Machine Gun», – ответил Майлс, имея в виду песню, которую Джими записал с группой Band of Gypsys.
Вдохновленный своей дружбой с Майлсом, Джими начал покупать джазовые альбомы, хотя его музыкальный вкус был настолько эклектичен, что он никогда не ограничивал себя каким-то одним жанром. Он частенько заходил поздним вечером в магазин «Colony Records» и скупал альбомы с джазом, роком и классикой целыми коробками».
Британский гитарист Терри Рид вспоминал забавный эпизод с участием Майлса Дэвиса. Как-то раз Рид провел целый день в квартире Джими. В какой-то момент Хендрикс ушел в спальню, предупредив перед этим Терри, что к нему должен прийти друг, и попросил впустить его. И вот раздался звонок в дверь. Рид посмотрел в глазок:
«Это напоминало кадр из научно-фантастического фильма, потому что по ту сторону я увидел фиолетового человека с ореолом вокруг головы. Он стоял всего в дюйме от дверного глазка – так близко, что можно было разглядеть только его голову. Мне пришлось рассмотреть его повнимательней, но больше никто из человеческих существ на всей этой чертовой планете не мог выглядеть так же. Это был Майлс».
Рид открыл дверь, встретив его дружелюбной улыбкой, но в ответ получил суровый взгляд. «Я попытался, насколько это было возможно, подключить всё своё британское гостеприимство и обаяние, – вспоминал Терри. – Майлс был одет в черный кожаный плащ. Я пригласил его приветственным жестом: «Входите!» Майлс стоял не шелохнувшись. «Джими здесь?» – прохрипел он. «Да, – ответил Терри, – он в другой комнате, и он сказал Вас впустить. Всё нормально, я Терри, я друг». Майлс не двигался. Вместо того чтобы войти, он схватил дверную ручку и захлопнул дверь. «Это был какой-то бред! – вспоминал Рид. – Я снова посмотрел в глазок, он стоял в коридоре». Терри открыл дверь и стал уговаривать Майлса войти, но тот, похоже, никуда не собирался. «Я хочу, чтобы гребаный Джими Хендрикс сам открыл свою гребаную дверь!» – сказал он.
Рид пошел к Джими, который в этот момент настраивал гитару в другой комнате. «Там Майлс Дэвис пришел», – сказал Тэрри. Джими спросил: «Ну и что, ты его впустил?» «Я пытался, но он захлопнул дверь прямо у меня перед носом. Он не войдет, пока ты сам ему не откроешь». «Да, он такой», – с улыбкой ответил Джими. Он открыл ему дверь, и когда Майлс вошел, то не произнес ни слова, и они с Хендриксом удалились в спальню.
Терпение Рида, который остался в гостиной, было вознаграждено, когда он услышал приглушенные звуки трубы Дэвиса, доносящиеся из комнаты под аккомпанемент гитары Хендрикса, игравшего без усилителя. «Это было просто прекрасно, – вспоминал Терри. – Они играли со вкусом, не напоказ. Джими продолжал раздвигать границы и в джазовом контексте, и все эти парни из джазового мира уважали его как никого другого в роке».
Боб Белдэн (саксофонист, продюсер, композитор): «Музыка Джими, особенно басовые линии, оказали непосредственное влияние на Майлса Дэвиса. Если вы послушаете «Inamorata» с альбома Live-Evil, то услышите басовую линию из «Fire». А «Mademoiselle Mabry» с альбома Filles de Kilimanjaro является отсылкой к «The Wind Cries Mary». «What I Say» с альбома Live-Evil основана на «Message to Love» с альбома Band of Gypsys и так далее. У Майлса был Майкл Хендерсон, который мог воспроизвести эти басовые линии, а Джек ДеДжоннет играл как Бадди Майлз, потому что именно это и хотел слышать Дэвис. (из статьи «Jimi Hendrix Modern Jazz Axis» Билла Милковски: vk.cc/4NswIk)
В интервью британскому изданию «Melody Maker» Джими размышлял: «Когда я умру, я бы хотел вместо похоронной процессии устроить джем-сейшн. Там будет Роланд Кирк, а еще я бы попытался заполучить Майлса Дэвиса, если бы он смог. Ради этого почти стоит умереть, просто ради таких похорон...»
#MilesDavis #Miles_Davis